Никак не избежишь искуса определить значение Высоцкого каким-то од- ним словом, и каждый раз получается новое слово, и понимаешь, что оно не исчерпывает (явления). И вот сегодня у меня искус - я бы выразил это значение словом - доверие. Люди к нему испытывали доверие, знали, что он не выдаст, не продаст, не соврет. Но, действительно, это должно быть чем-то объяснено. Исчерпать ответ невозможно какими-то простыми вещами, но я бы сейчас назвал две: беспощадность к себе и четкое осоз- нание того, что такое смерть. Он хотел, он умел вживаться в душу каж- дого из нас - отсюда безоглядность доверия, которое он заслужил. У нас есть иногда неискореняемое, неискоренимое убеждение, что - вот, талант - и все тут. По-моему, Высоцкий, как и всякий художник, дает основание для такого определения таланта, которое я попытаюсь дать и которое не претендует отнюдь на какой-то академизм, а если претендует, то уж на антиакадемизм. Талант - это просто ненависть к собственной бездарности и умение ее вытравливать, умение себе в этом признаваться без поща- ды... Вот эта беспощадность Высоцкого, на которую мало кто способен, - признаться себе и другим особенно - это и есть уже преодоление бездар- ности, и нравственной, и поэтической. И победа над ней. Вспомним: "...я не меряю, я говорю больше об ориентирах"... "И строк печальных не смываю" (Пушкин). Беспощадность этой мысли и объясняет наше доверие к поэту. И то, что я говорил о смерти, - тема не кладбищенская - это тема жизни, и когда нас, литераторов, упрекают, что мы оторваны от жизни, я убежден, что оторваны мы от жизни больше потому, что оторваны от смерти, потому что без смерти, без ориентации на нее, без памяти о ней не может быть и никакой нравственности, никакой совести. Здесь знание о последнем отчете, - это не апокалиптическое какое-то видение, это, если хотите, не художественный образ, а-деловой о тч е т перед людьми, перед народом своим, перед будущим - вот под этим углом я бы прочитал большинство его стихов. Эта тема у Высоцкого - главная. И да- же больше того: мне кажется, что ни юмор, ни сатира настоящая - не зу- боскальство, не "хохмочки", а настоящий заразительный смех - невозмож- ны без этой ориентации, без этого отчета о том, что каждый из нас - смертен. Я сошлюсь на ориентиры высокие: День каждый, каждую годин/ Привык я думой провожать, Грядущей смерти годовщину Меж них стараясь угадать... Мне кажется, что ни художник, ни поэт, ни вообще человек настоящий невозможны без видения своей смерти, предчувствия ее: без этого невоз- можны духовное здоровье, смех, юмор, мужество. И вот еще о чем хотелось бы сказать: по крайней мере, я ни на ком как на Высоцком так физически, так воочию не почувствовал давно пред- чувствовавшуюся мною мысль, что чистое, самое чистое явление и в жиз- ни, и в искусстве растет из нечистого, из одоления его. И не залпом рождается, а бесконечной работой. Высоцкий, насколько я знаю, не отка- зывался ни от какой работы, и, сторонясь славы, которая его сопровож- дала, мешала ему, он не отказывался ни от чего. Помимо всего прочего, дело, вероятно, было не только в его душевной щедрости, но еще, если хотите, и в надобности, потому что он не только давал, но и фактически много вынимал, чтобы потом отдавать. И еще мне хотелось бы сказать, что Высоцкий - явление национальной культуры самого высокого класса. У нас сейчас много о русском написа- но, есть прекрасная статья, лучшая, на мой взгляд, статья Д. С. Лиха- чева о собирании культуры, но в то же время проблема иногда понимается как простое преклонение перед ценностями - и дай Бог сохранить, укреп- лять, собирать физически осуществленные памятники, но главная ценность все равно нравственная, и сами эти памятники, картины, иконы, соборы и т.п.- ничто, если они не воплощены в каких-то действительных нравс- твенных ценностях нации. Среди таких ценностей есть и те, коими мало кто так дорожил, как Вы- соцкий, - безудержная удаль, полное бескорыстие, и, может быть, самая важная - жалость. При всем сарказме, при всей беспощадности к злу он в поэзии был органически верен тому, о чем говорил Пушкин: И милость к падшим призывал... Или как Достоевский: "Жалость, не изгоняйте жалость из нашего об- щества, потому что без нее, без жалости, оно развалится". Мало кто, как Высоцкий, напоминал нам и напоминает об этом, может быть, коренном сочетании черт русского характера: беззаветности Стень- ки Разина и Хлопуши и в то же время какой-то жалости, как будто чело- век (а так и было - действительно) переболел всеми страхами, болями, надеждами. И последнее. Я думаю, что в любви к Высоцкому нужно быть потише, и настоящая любовь очень тихая, не кликушеская, и есть надежда, что эта тихая любовь превратится в большой труд... Я не силен а истории поэзии, но я убежден, что Высоцкий возродил жи- вое слово, потому что исторически поэтическое родилось как песенное, потом мы стали читать глазами и отучились слушать, а он вернул живое слово. Мне кажется, что в этом и состоит природа его стиха: это не "глазные" стихи, хотя и великолепные стихи, когда вы их смотрите гла- зами, но они все равно звучат, и навсегда остается убежденность в ин- тонации, в особенностях именно его голоса. Само по себе это - явление поэтическое, которое еще предстоит познавать, потому что мы не должны забывать о простой вещи: современники себе не судьи. Может быть, мы даже себе не представляем (я даже в этом уверен) всех масштабов того явления, которое пронеслось перед нами - и, по-моему, все впереди... Ю. Карякин (выступление 9 декабря 1981 г.)